О радикализме Константина Калиновского (1838-1864)

З нагоды 150-й гадавіны са смерці нацыянальнага героя Беларусі Кастуся Каліноўскага на маскоўскай шыбеніцы змяшчаю невялічкі тэкст аб яго "радыкалізме". Вечная памяць герою!

Российские современники Калиновского концентрировались на его радикализме, специально подчеркивая этот элемент мировоззрения одного из лидеров восстания, с целью обоснования репрессивной политики М. Муравьева в Литве и Беларуси. Политика террора, развязанная российскими властями, в идеологических и пропагандистских целях выставлялась как ответ на действия в крае «красных», которых даже их политические противники – «белые» во главе з Якубом Гейштором – называли «чудовищами», обвиняли тех в поражении восстания, предательстве национальных интересов Польши в угоду сепаратистским чаяниям и стремлении стать «единственной полноценной силой в Литве и Беларуси» (Przyborowski W. Dzieje 1863 roku. 3 t. Kraków: W.L. Anczyc, 1902. - S. 31).
Так, В. Ратч писал, что Калиновский противопоставлял себя дворянству, придя к убеждению, что если успех восстания может быть обеспечен уничтожением шляхты, то нельзя перед этим останавливаться. В ходе восстания Калиновский намеренно шел на конфликт с Варшавой, показывая, что «Литва и Белоруссия – самостоятельное государство». Ратч считал Калиновского и его соратника Малаховского ответственными за радикализацию восстания и развязывание террора, проводимого жандармами-вешателями и кинжальщиками. Следуя в унисон мыслям Ратча, П. Брянцев писал о Калиновском как о самом энергичном и яром «красном», «человеке без сердца и души», «Робеспьере польском», который «все ломал и истреблял, что попадалось на его пути» и «ужас наводил и на своих, и на чужих».
Такая позиция российских авторов была схожа с мнением многих участников восстания из рядов зажиточных землевладельцев, поддерживающих «белых», у которых одно имя Калиновского вызывало чувства страха и ненависти, которые винили Калиновского в поражении и считали его «чудовищем», предавшим в угоду низшим слоям интересы шляхты, воплощавшей, в их понимании, все духовно значимое.
Лично знавшие Калиновского участники восстания отмечали ошибочность этих суждений. Так, Гиллер отвергал, что повстанец был «столь суровым и кровавым, что грозил топором панским детям в колыбелях». Фраза, выдернутая из контекста, широко растиражированная российскими и рядом польских авторов для подчеркивания направленности повстанца на террор, была использована советскими историками для подтверждения защиты Калиновским белорусского крестьянства, в интересах которого в жертву должна быть принесена шляхта.
Однако, по свидетельству Ю. Домбровского, эта цитата звучит как «Восстание должно быть чисто народным – шляхта, которая с нами не пойдет, пусть погибает – тогда крестьянский топор не должен останавливаться над колыбелью шляхетского ребенка!» (Dąbrowski J. Rok 1863. 3-e wyd. Poznań, 1929. S. 129). Примечательно, что полнота цитирования снижает степень радикализма Калиновского, обычно определявшуюся по воспроизводимой второй части фразы. Целая же цитата Калиновского показывает, что он не призывал к уничтожению всей шляхты, а ставил во главу угла принцип «кто не с нами, тот против нас».
Я. Гейштор также не видел в Калиновском террориста, считая того образцовым конспиратором и «кровожадным демагогом» (террорист только на словах), который после нескольких месяцев борьбы был вынужден убедиться в ошибочности своих первоначальных принципов. В подтверждение этого Гейштор приводит два факта, связанных с исполнением полученных из Варшавы указаний. В первом случае речь шла о формировании организации из представителей простого народа. Создать таковую в условиях Литвы и Беларуси не видел возможности «даже» Калиновский. Во втором – о жандармах, которым самостоятельно позволялось решать вопросы жизни и смерти. Против такого положения восстал «белый» Литовский комитет, Калиновский выступил в защиту инструкции, однако его «благородное сердце» не могло «преодолеть слабость служения народу и поддержать терроризм»: «В связи с письмом шляхты на имя Муравьева, инициированное Домейкою, было принято решение об его убийстве. Но когда Малаховский предложил человека, должного привести в исполнение приговор, Калиновский отказал ему, потому что тот имел жену и нескольких детей».
В целом, отношение Гейштора к Калиновскому выражает следующее емкое определение: «В теориях безумец, полу-Марат, литвин-сепаратист, но было там старопольское сердце; голова, вскруженная чужими принципами, но работа, стойкость, жертвенность героя».
Таким образом, Калиновский в воспоминаниях современников представал довольно одаренной для Восстания личностью, борцом за его победу, не останавливающимся перед радикальными решениями. Принятие же таких решений давалось ему отнюдь не легко, и диктовалось необходимостью поиска путей продолжения самой борьбы. Но чаще эти радикальные изыскания оставались лишь политическим ходом, демагогическим приемом убеждения, которые для особо впечатлительных делались реальными, и создавали определенный «авторитет» для самого Калиновского.

P.S. Часто приводимый в качестве довода о радикализме Калиновского будто бы факт о его якобы приказах (а то и самостоятельном участии) в повешении сотен православных священников в Беларуси и Литве не соответствует действительности и является примером использования «черного пиара» российскими властями, которые с помощью православной церкви с целью отбить у населения охоту бунтовать и посеять раздор между разными его социальными и национальными группами, долгое время вбивали в головы православного населения миф о католиках-поляках повстанцах, вешавших православных.

Комментарии