2013-ы год, нягледзячы на стрыманае
стаўленне афіцыйных уладаў, грамадская супольнасць актыўна пазіцыянуе як 150-ю
гадавіну паўстання 1863-1864 гг. Праводзяцца рознага кшталту мерапрыемствы,
сустрэчы, ладзяцца конкурсы, вандроўкі “шляхамі паўстанцаў”, выдаюцца зборнікі,
газеты, буклеты, да таго ж байнэт насычаны інфой, прысвечанай тым падзеям.
Здавалася б, усё даволі добра: шмат
патрыятызму, любові да Беларусі, лайкаў у сеціве. І ў той жа момант гэтае
станоўчае ўражанне грунтуецца амаль выключна на колькасных паказчыках рэпостаў
старой, даўно зацяганай і завучанай да болю ў галаве класічнай інфы, дабытай класікамі-рупліўцамі
айчыннай гістарычнай навукі (М.В. Біч, Г.В. Кісялёў, І.Н. Лушчыцкі, А.П. Смірноў).
Гэта, канешне, не значыць, што няма новых адкрыццяў, дасягненняў, спрэчак. Усё
гэта ёсць і актыўнасць гісторыкаў і краязнаўцаў у гэтым плане шчыра радуе.
Але адсутнасць спецыялізаванага
інстытута па праблемам паўстання 1863-1864 гг. стрымлівае ўвесь запал асобных
даследчыкаў вузкімі зацікаўленасцямі і не дазваляе перайсці такую патрэбную
мяжу аналітычнай працы агульнанацыянальнага значэння. Спадзяюся, што да 160-й
гадавіны такая супраца будзе арганізавана і класічныя даследаванні са статуса
рэтранслюемых пяройдуць на прыступку гістарыяграфічных даследаванняў.
Пра гэта яшчэ варта будзе сказаць пару
слоў у наступным пасце. А пакуль звяртаю ўвагу на другую, таксама важкую праблему
– усведамленне падзеяў паўстання 1863-1864 года і яго ролі звычайным чалавекам,
значны кавалак вырашэння якой кладзецца на літаратараў. “Каласы пад сярпом
тваім” У.Караткевіча знайшлі сабе месца ў школьнай праграме і паўплывалі на
свядомасць нашага народа. Аднак пакуль не тое, што ні адзін з твораў не
наблізіўся да высока ўзнятай прыступкі. Нават самі спробы можна было б
пералічыць па пальцах, сярод якіх мне асабліва падабаецца аповед С.І. Дубаўца, з
яго “Русской книги».
Такі літаратурны вакуўм не ў стане
замяніць і сучасныя
замежныя творы. У
гэтых умовах з’яўляецца слушным зварот да старых твораў, кшталту
“Кровавого пуфа” В.Крэстоўскага, які патрабуе добрых каментароў і прадмовы.
Сюды ж можна дадаць і раман “Верная рака” С. Жэромскага, па якім быў зняты наш
першы серыял “Пракляты ўтульны дом” даўжынёю ў цэлыя 33 серыі.
Раман Жэромскага з’явіўся ў 1912 годзе,
менавіта ў той час, калі ў серыі “Историческая
библиотека» пад № 36 па-расійску пабачыла свет кніга М.
Крашэўскага – «Польское восстание
1863 г.» (бібліягр. дадзеныя: Крашеский М. Польское восстание 1863 г. – Москва, книгоиздательство «Дело»,
1912. – 80 с.). Кішэннага
фармату, памерам ўсяго 80 старонак, кожная з якіх вартая
ўвагі.
Сама асоба аўтара гэтай кнігі выклікае пэўную праблему, паколькі іншых кніг пад такім спалучэннем прозвішча і імя мне не трапілася. Магчыма, гэта мянушка, якая мае пэўную асацыяцыю з вядомым польскім пісьменнікам Ю.І. Крашэўскім (за любую інфу на гэты конт буду ўдзячны).
Але ж звернемся да самой кнігі. Гэта не гісторыя паўстання, гэта зборнік цікавых замалёвак, якія дадаюць
атмасферы самім падзеям. Тут і вядомы ў свой час верш “Насильственный брак”, як алегорыя
ўзаемаадносін палякаў і расейцаў, адлюстраваных у скарзе жонкі на свайго мужа:
- Жила я
вольно и счастливо
Свою любила
волю я,
Но победил,
пленил меня
Соседей злых
набег хищливый…
Я продана… Я
предана…
Я узница, а не
жена!
Он говорить
мне запрещает
На языке моем
родном,
Знаменоваться
мне мешает
Моим
наследственным гербом,
Не смею перед
ним гордиться
Старинным
именем моим
И предков
храмам вековым,
Как предки
славные, молиться!
М.Крашэўскі падае цікавую інфармацыю і з
жыцця чыгункі ды працы “кантралёраў” тых часоў:
Случайных проезжих почти не было, потому что передвижение по железным
дорогам, поставленным в условия военного времени, было сопряжено с очень
строгими, обременительными формальностями. Для того, чтобы получить проездной
билет, пассажир должен был предъявить паспорт, на котором клался контрольный
штемпель, с обозначением дня и места отправления и нумера поезда. Перед каждой
остановкой поезда жандармы тщательно сверяли эти отметки с железнодорожными
билетами и строго следили, чтобы пассажир покидал вагон именно на той станции,
до которой выдан билет. Если в поезде обнаруживались лица с билетами до станций
уже оставшихся позади, неизменно производились аресты, виновные предавались
суду. Пассажира, сошедшего на станции назначения, ожидала томительная процедура
допроса: зачем он приехал, надолго-ли, к кому направляется и т.д. Малейшего
замешательства было достаточно, чтобы допрашиваемый был арестован.
Крашэўскі
актыўна выкарыстоўваў гумарыстычныя сюжэты, адзін з якіх, характэрны для часу
паўстання, нягледзячы на аб’ём, падаю цалкам:
В Вильне было много кофеен, среди которых лучшей считалась «Варшавская». В
этой кофейне собирались офицеры, высшие местные и приезжие чиновники. В то
время, как в других кофейнях каждый день по несколько раз появлялись жандармы,
зорко оглядывавшие посетителей, постоянно сидели сыщики, прислушивавшиеся к
каждому слову, «Варшавская» кофейня оставалась вне подозрений, хотя хозяин ее,
Шарль Боле, был француз по рождению (его отец был взят в плен в 1812 году).
Боле был
отличный повар, его знал сам Муравьев, и одного этого было достаточно, чтобы
его учреждение считалось вполне благонадежным. Вдруг над французом стряслась
беда, которой он меньше всего мог ожидать: за одним из столиков приезжий
жандармский офицер задержал двух богато одетых господ, оказавшихся видными
деятелями восстания.
Генерал-губернатор
незадолго до этого ареста издал приказ, возлагавший строгую ответственность на
содержателей ресторанов, кофеен, гостиниц и т.п., в заведении которых будут
обнаружены «лица подозрительные», не говоря уже о непосредственных участниках в
восстании. Такие содержатели подлежали суду, который должен был в каждом
отдельном случае выяснить степень их личной ответственности и, кроме того, на
них в административном порядке налагался штраф в 100-200 рублей за каждое
задержанное лицо. Во второй раз помимо суда и штрафа, заведение закрывалось на
срок от одного до трех месяцев, а в третий – содержатель предавался военному
суду, заведение закрывалось навсегда, кроме того, взыскивался штраф, а залог,
представлявшийся весьма всеми содержателями при открытии заведений, зачислялся
в фонд на вспомоществование лицам, пострадавшим от восстания.
В виде
исключения, Боле не был предан суду, но штраф был с него взыскан. С этого
времени француз чувствовал себя несчастнейшим человеком. В каждом штатском он
видел врага, готового его погубить. Он косился даже на незнакомых военных,
вспоминая рассказы о повстанцах-разведчиках, переодевавшихся в русские мундиры.
Юркая, щуплая
фигурка француза постоянно мелькала между столами. Он внимательно прислушивался
к разговорам, старался не пропустить ни одного слова, сказанного в его кофейне.
Долго его бдительность был бесплодна, как вдруг, однажды вечером, в полутемном
уголке кофейной он заметил двух штатских, переговаривавшихся между собою
вполголоса. Боле подкрался, насторожился, как собака на стойке и побледнел. Он
ясно слышал несколько фраз. Незнакомцы говорили об оружии, спрятанном в лесу,
назначали друг другу свидание на рассвете, у скрещения дорог…
Француз юркнул
за прилавок и послал мальчика за жандармами. Через несколько минут оба
заговорщика, несмотря на их протесты, были арестованы.
На следующее
утро Боле был вызван к Муравьеву. Последний набросился на француза с целым
потоком брани.
- Если ты еще
раз сунешься туда, где тебя не спрашивают, я тебя вышлю в двадцать четыре
минуты! – закончил генерал свой разнос и, тяжело отдуваясь, выбежал из
приемной.
Боле, не
чувствовавший за собой никакой вины, был близок к обмороку. Над ним сжалился
один из адъютантов генерал-губернатора, постоянный посетитель «Варшавской»
кофейни. Офицер объяснил причину гнева генерал-губернатора: накануне, по
указанию француза, жандармы арестовали одного из высших чиновников министерства
внутренних дел, приехавшего, с Высочайшего соизволения, в Вильно инкогнито, для
проверки работы тайных агентов на месте. Другой «подозрительный» был ближайший
его помощник.
Чтобы не
выдать себя, чиновники отправились с жандармами, но, выйдя из кофейни,
потребовали немедленного освобождения. Жандармы, не обращая внимания на
уверения арестованных, что произошло недоразумение, потащили их в арестный дом,
по дороге избили, потом связали и продержали в какой-то сырой каменной дыре до
утра. Только после прихода старшего дежурного офицера недоразумение выяснилось.
Взбешенный
штатский генерал не хотел и слушать никаких извинений и немедленно отправил в
Петербург два донесения: одно – министру внутренних дел, а другое –
непосредственно Государю.
Не пакідае М.Крашэўскі і па-за ўвагай розных
вядомых удзельнікаў паўстання:
Из «мстителей»
наибольшей известностью пользовалась банда ксендза Бржоско, оперировавшая
в двух губерниях – Варшавской и
Люблинской.
Бржоско во
время восстания потерял трех сыновей (все они были казнены) и дочь (умерла от
преждевременных родов во время насильственного выселения за отлучку мужа из
имения). В гибели дочери ксендз винил русские власти, в а смерти сыновей –
помещиков, будто-бы выдавших их отряд войскам. Вернее всего, что несчастный
потерял с горя рассудок, но его помешательство было ужасно. В сопровождении
трех десятков отчаянных головорезов, которым решительно нечего было терять, он
нападал на имения, мызы, поселки, вешал без разбора всех, кто попадался ему под
руку, и притом, с ловкостью помешанного умел вовремя ускользать от
преследователей.
Наконец,
русские войска окружили опасную банду, перестреляли половину сподвижников
Бржоско, а остальных, с ним во главе,повесили.
Из других
вожаков банды «мстителей» грозную славу приобрел Босак, который истреблял
исключительно помещиков-поляков и никогда не трогал русских. Он тоже долго
оставался неуловимым, пока, наконец, не попал в устроенную для него засаду.
Босак был повешен через час после ареста.
Совершенно
особняком стоял литвин Авейде, сподвижник Лянгевича, один из самых отважных
вождей повстанцев. Авейде даже не пытался скрыться за границу. Он был задержан
с оружием в руках и подлежал смертной казни, но вдруг в нем произошел какой-то
духовный переворот и он не только выдал русским властям все, что было ему
известно об организации и деятелях восстания, но и совершенно отшатнулся от
поляков. Он был женат на польке, и отказался от жены. Он перестал отвечать на
вопросы, если они задавались ему на польском языке и, не зная русского языка,
давал показания на французском хотя допросы велись, обычно, на польском языке.
Вось такія, на маю думку, кніжкі пра паўстанне, пры ўмове наяўнасці пэўнага каментарнага апарату, патрэбныя нам цяпер, асабліва на хвалі ўздыму цікавасці да тых
падзеяў. Каб іх можна было чытаць з шырока адкрытымі вачыма, а пасля прачытання
пакінуць сабе на памяць некалькі гісторый.
Комментарии
Отправить комментарий